«Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция...» Двери шумно встретились, и поезд тронулся, с гулом набирая скорость. Я присел на пустующее место. Совсем скоро я окажусь дома, поужинаю и улягусь перед телевизором. Посмотрю новости, затем включу, час назад приобретенный фильм и под него мирно усну. Благодать... Сегодня для меня это самое желанное окончание дня. Устал. Устал не только от работы, а вообще от всего. Просто трудный день, поэтому-то и хочется, чтоб скорее наступило завтра. Новый день, новый шаг... Надежда на что-то новое, на что-то лучшее…

– Люди добрые… – Я поднял глаза и увидел молодого парня в камуфляже. Он был моего возраста, а, может, и младше. Странные чувства вызывают у меня такие ребята. С одной стороны, жалость, с другой – неприязнь. Потому что мне всегда не давала покоя мысль, почему я не помню, когда я в последний раз видел просящего человека не в форме? Ну, если ты просто инвалид по здоровью, так и говори. Тебя поймут. И помогут. Не все и не всегда. Но, тем не менее... И вот, как раз то, что многие надевают форму ради эффекта и большей вероятности все-таки получить лишний рубль, во мне всегда вызывало стойкую неприязнь. Только вот и остается понять – а, как отличить? Как понять, кто есть кто?
– Люди добрые, – он нервно сглотнул, пряча от всех глаза, – помогите инвалиду последней войны...
И он пошел... Я вздрогнул и сам опустил глаза. Стало муторно и до безумия захотелось курить. Такого я еще не видел и не дай Бог увидеть когда-нибудь снова. Одной рукой он опирался на костыль, а в другой держал обычный полиэтиленовый пакет. Одна из ног сгибалась в другую сторону, и при ходьбе создавалось впечатление, что человек одной ногой ступает на твердую поверхность, а второй постоянно куда-то проваливается. Жуткое зрелище. Я не мог поднять глаз, хотя угловым зрением видел, как он не пошел – пополз по вагону, протягивая всем пакет.
Кто-то кинул первую монету... Он закивал головой, выражая благодарность, а в глазах его стояли слезы. Я отвернулся. Даже на мгновение я боялся представить себя на его месте. Зато почему-то вдруг представил, что могло с ним случиться до этого...

… Яркой вспышкой резануло по глазам и я, словно в кино, увидел, как он ползет по склону вместе с товарищами. Как руки его утопают в грязном, перемешанном с кровью снегу, а в глазах пляшет сумасшедший огонек дикого ужаса. Кругом дым, стрельба, взрывы... А впереди ползет друг. Земляк Серега. Он уже дембель почти, но ему тоже страшно. Здесь всем страшно. И никто этого не стесняется. Даже командир. Капитан Орлов. Он чуть ниже по склону остался, подгоняет совсем молодых, которые от страха иногда теряют способность передвигаться, и без крепкого слова, а иногда и оплеухи просто никак...
Перед глазами вспыхнуло, а потом сверху посыпалась земля. Уткнувшись лицом в снег, он замер. В ушах звенело, и от этого стрельба стала казаться тише. Он поднял глаза и вновь увидел Серегу. Только без ног. Вернее даже без всей нижней части тела. Он подполз ближе и, обхватив голову друга руками, заорал. А Серега смотрел на него сверху и думал о том, как все странно и нелепо в этой жизни. Ему так хорошо и легко, наконец, впервые за последние полтора года, а внизу рыдает друг, который думает, что ему – Сереге плохо. «Эй, друг! Мне хорошо», – хочет крикнуть Серега, но не может. А друг, сидя на холодном снегу, смотрит в его мертвые глаза и орет от ужаса.
Капитан Орлов через считанные секунды оказался рядом и четким ударом в челюсть привел его в чувства.
– Прекратить истерику!!! – орет капитан. – Прорвемся!!! Давай, родной, до оврага бегом, там и окопайся. Все, пошел!
Он вскакивает и бежит к оврагу. Совсем чуть-чуть и он в укрытии… А потом он споткнулся обо что-то перед самым прыжком в спасительный овраг...

... Через несколько месяцев, после госпиталя, его отправляли домой. Жали руку и говорили, что-то о выполненном долге, сочувствовали, или просто молчали.
Капитан Орлов молча смотрел на него, а потом отвел глаза:
– Прости, родной...
– За что? – он смотрел на командира и не мог понять, почему тот не может взглянуть на него.
Капитан прикурил сигарету и глубоко затянулся.
– Скоро поймешь. Совсем скоро... Только простить не сможешь...
Потом они долго курили и больше не произнесли ни слова.

… Серегу похоронили рядом с отцом, тоже военным. Мать Сереги оказалась совсем пожилой женщиной, хотя ей не было еще и пятидесяти. Она потеряла обоих любимых мужчин, а возможности понять «за что» в этой стране ей никто и никогда не даст. Безутешная, она снова рыдала, глядя на фотографии, которые он прихватил с собой, когда все-таки решился навестить ее.
– Ты тогда был рядом с ним? – склонив голову чуть набок, спросила она.
Он кивнул головой. Она прижала его к груди и долго не отпускала, пока он сам, почувствовав, что еще чуть-чуть и не выдержит, не засобирался домой…

– Молодой человек, приехали! – Женщина в красной пилотке дотронулась до моего плеча.
– А? Что? – не сразу понял я.
– Конечная. Приехали...
Я вышел из вагона и оглянулся. На станции было не так много народу, и его я увидел сразу. Такой же походкой, как и в электричке, он направлялся к выходу. Я догнал его перед самым эскалатором и похлопал по плечу. Он обернулся и со злостью бросил:
– Что надо?
– Как тебя зовут, солдат? – непонятно от чего осипшим голосом спросил я.
– Виктор, – уже не так агрессивно ответил он. – А, что?
– Да, нет ничего... Я это… Вить, ты только не обижайся... В общем, вот, – и я протянул ему сто рублей.
Он молча взял деньги, положил их в карман и, развернувшись, сделал пару шагов к эскалатору. Потом обернулся и сказал:
– Матери торт куплю. Она сладкое любит.

Придя домой, я написал на первом попавшемся листе бумаги четверостишие, которому после суждено было стать песней:

Он вошел в метро, я чуть не ахнул. 
Он вошел в метро и попросил: 
«Помогите, люди, чем не жалко... 
Я войны последней инвалид».

Жаль вот только, что тот, благодаря кому она появилась на свет так никогда и не узнает об этом, а я не смогу его даже поблагодарить и просто пожать руку...



Февраль 2005 года.